Н.К. ВЕРЖБИЦКОМУ

26 января 1925 г. Батум

 

Милый Коля! Ради революции, не обижайся на меня,  голубарь! Погода дьявольская, в комнате так холодно, что я даже карандаш не в состоянии держать. Стихи пишу только в голове, а так бросить пару слов считал уж очень никчемным делом.

Как живешь? Читаю твой роман.  Мне он оч<ень> нравится по стилю, нравится и многим другим. «Тифлисская быль»,  по-моему, очень протокольна. Это походит на стихи, которые пишутся на случай. Рассказ о кенаре и совчиновнике  прекрасен.

В Константинополь я думал так съездить, просто ради балагурства. Не выйдет — жалеть не буду,  а вообще начинаю немного собираться обратно. На пути заеду.

Жоржик мне прислал замечательное письмо, где пишет, что он, прочитав мои стихи, зарезал трех петухов. Описывает все прелести вашей жизни вплоть до черного хлеба.  «Хлеб чорний, чорний, 15 фунтов». Передай ему, что недели через две приеду.

Как Зося? Кукушкин мне рассказывал, как она танцевала лезгинку и как злополучному Косте были опять разбиты очки. (Он уехал?)

Я здесь еще один раз познакомился со 2-м районом милиции.  Завел новый роман,  а женщину с кошкой не вижу второй месяц. Послал ее к черту. Да и вообще с женитьбой я просто дурака валял.  Я в эти оглобли не коренник. Лучше так, сбоку, пристяжным. И простору больше, и хомут не трет, и кнут реже достает.

Пиши Гале. Она прислала тебе привет.  Ей легко устроить через Вардина этот расск<аз>, кот<орый> был напечатан в «З<аре> В<остока>», только перепиши на машинке. Вырезкой не шли.

Из Москвы мне пишут, что там серо́, скучно и безвыпивочно.  Да, вышла моя книга. Будь добр,  скажи Вирапу, чтоб он прислал мне авторские.  Сейчас заканчиваю писать оч<ень> большую поэму.  Приеду, почитаю. Лёва тебе кланяется, доктор тоже. Сейчас отправляюсь на вокзал провожать доктора в Москву.  После зайду в «Монако» и выпью за твое и Зосино здоровье.

Целую тебя в губы, а ее в руку.

Жоржику привет. Любящий тебя С. Есенин. 26/1. 25, Батум.