<*>

 

Много в России

Троп.

Что ни тропа —

То гроб.

Что ни верста —

То крест.

До енисейских мест

Шесть тысяч один

Сугроб.

 

Синий уральский

Ском

Каменным лег

Мешком,

За скомом шумит

Тайга.

Коль вязнет в снегу

Нога,

Попробуй идти

Пешком.

 

Добро́, у кого

Закал,

Кто знает сибирский

Шквал.

Но если ты слаб

И лег,

То, тайно пробравшись

В лог,

Тебя отпоет

Шакал.

 

Буря и грозный

Вой.

Грузно бредет

Конвой.

Ружья наперевес.

Если ты хочешь

В лес,

Не дорожи

Головой.

 

Ссыльный солдату

Не брат.

Сам подневолен

Солдат.

Если не взял

На прицел, —

Завтра его

Под расстрел.

Но ты не иди

Назад.

 

Пусть умирает

Тот,

Кто брата в тайгу

Ведет.

А ты под кандальный

Дзин

Шпарь, как седой

Баргузин .

Беги все вперед

И вперед.

 

Там за Уралом

Дом.

Степь и вода

Кругом.

В синюю гладь

Окна

Скрипкой поет

Луна.

Разве так плохо

В нем?

 

Славный у песни

Лад.

Мало ли кто ей

Рад.

Там за Уралом

Клен.

Всякий ведь в жизнь

Влюблен

В лунном мерцанье

Хат.

 

Если ж, где отчая

Весь,

Стройная девушка

Есть,

Вся, как сиреневый

Май,

Вся, как родимый

Край, —

Разве не манит

Песнь?

 

Буря и грозный

Вой.

Грузно бредет

Конвой.

Ружья наперевес.

Если ты хочешь

В лес,

Не дорожи

Головой.

 

 

 

Колкий, пронзающий

Пух.

Тяжко идти средь

Пург.

 

Но под кандальный

Дзень,

Если ты любишь

День,

Разве милей

Шлиссельбург ?

 

Там, упираясь

В дверь,

Ходишь, как в клетке

Зверь.

Дума всегда

Об одном:

Может, в краю

Родном

Стало не так

Теперь.

 

Может, под песню

Вьюг

Умер последний

Друг.

Друг или мать,

Все равно!

Хочется вырвать

Окно

И убежать в луг.

 

Но долог тюремный

Час.

И зорок солдатский

Глаз.

Если ты хочешь

Знать,

Как тяжело

Убежать, —

Я знаю один

Рассказ.

Их было тридцать

Шесть.

В камере негде

Сесть.

В окнах бурунный

Вспург.

Крепко стоит

Шлиссельбург.

Море поет ему

Песнь.

 

Каждый из них

Сидел

За то, что был горд

И смел,

Что в гневной своей

Тщете

К рыдающим в нищете

Большую любовь

Имел.

 

Ты помнишь, конечно,

Тот

Клокочущий пятый

Год,

Когда из-за стен

Баррикад

Целился в брата

Брат.

Тот в голову, тот

В живот.

 

Один защищал

Закон —

Невольник, влюбленный

В трон.

Другой этот трон

Громил,

И брат ему был

Не мил.

Ну, разве не прав был

Он?

 

Ты помнишь, конечно,

Как

Нагайкой свистел

Казак?

Тогда у склоненных

Ниц

С затылков и поясниц

Капал горячий

Мак.

 

Я знаю, наверно,

И ты

Видал на снегу

Цветы.

Ведь каждый мальчишкой

Рос.

Каждому били

Нос

В кулачной на все

«Сорты».

 

Но тех я цветов

Не видал,

Был еще глуп

И мал.

И не читал еще

Книг.

Но если бы видел

Их,

То разве молчать

Стал?

 

 

 

Их было тридцать

Шесть.

В каждом кипела

Месть.

Каждый оставил

Дом

С ивами над прудом,

Но не забыл о нем

Песнь.

 

Раз комендант

Сказал:

«Тесен для вас

Зал.

Пять я таких

Приму

В камеру по одному,

Тридцать один —

На вокзал».

 

Поле и снежный

Звон.

Клетчатый мчится

Вагон.

Рельсы грызет

Паровоз.

Разве уместен

Вопрос:

Куда их доставит

Он?

 

Много в России

Троп.

Что ни тропа —

То гроб.

Что ни верста —

То крест.

До енисейских мест

Шесть тысяч один

Сугроб.

 

 

 

Поезд на всех

Парах.

В каждом неясный

Страх.

Видно, надев

Браслет ,

Гонят на много

Лет

Золото рыть

В горах.

 

Может случиться

С тобой

То, что достанешь

Киркой,

Дочь твоя там,

Вдалеке,

Будет на левой

Руке

Перстень носить

Золотой.

 

 

Поле и снежный

Звон.

Клетчатый мчится

Вагон.

Вдруг тридцать первый

Встал

И шепотом так сказал:

«Нынче мне ночь

Не в сон.

 

Нынче мне в ночь

Не лежать.

Я твердо решил

Бежать.

Благо, что ночь

Не в луне.

Вы помогите

Мне

Тело мое

Поддержать.

 

Клетку уж я

Пилой…

Выручил снежный

Вой.

Вы заградите меня

Подле окна

От огня,

Чтоб не видал

Конвой».

 

Тридцать столпились

В ряд,

Будто о чем

Говорят.

Будто глядят

На снег.

Разве так труден

Побег,

Если огни

Не горят?

Их оставалось

Пять.

Каждый имел

Кровать.

В окнах бурунный

Вспург.

Крепко стоит

Шлиссельбург.

Только в нем плохо

Спать.

 

Разве тогда

Уснешь,

Если все видишь

Рожь.

Видишь родной

Плетень,

Синий, звенящий

День,

И ты по меже

Идешь.

 

Тихий вечерний

Час.

Колокол бьет

Семь раз.

Месяц широк

И ал.

Так бы дремал

И дремал,

Не подымая глаз.

 

Глянешь, на окнах

Пух.

Скучный, несчастный

Друг,

Ночь или день,

Все равно.

Хочется вырвать

Окно

И убежать в луг.

 

Пятый страдать

Устал.

Где-то подпилок

Достал.

Ночью скребет

И скребет,

Капает с носа

Пот

Через губу в оскал.

 

Раз при нагрузке

Дров

Он поскользнулся

В ров…

Смотрят, уж он

На льду.

Что-то кричит

На ходу.

Крикнул — и будь

Здоров.

 

 

 

Быстро бегут

Дни.

День колесу

Сродни.

Снежной январской

Порой

В камере сорок

Второй

Встретились вновь

Они.

 

Пятому глядя

В глаза,

Тридцать первый

Сказал:

«Там, где струится

Обь,

Есть деревушка

Топь

И очень хороший

Вокзал.

 

В жизни живут лишь

Раз,

Я вспоминать

Не горазд.

Глупый сибирский

Чалдон.

Скуп, как сто дьяволов,

Он.

За пятачок продаст.

 

Снежная белая

Гладь.

Нечего мне

Вспоминать.

Знаю одно:

Без грез

Даже в лихой

Мороз

Сладко на сене

Спать».

 

Пятый сказал

В ответ:

«Мне уже сорок

Лет.

Но не угас мой

Бес.

Так все и тянет

В лес,

В синий вечерний

Свет.

 

Много сказать

Не могу:

Час лишь лежал я

В снегу.

Слушал метельный

Вой,

Но помешал

Конвой

С ружьями на бегу».

 

 

 

Серая, хмурая

Высь,

Тучи с землею

Слились.

Ты помнишь, конечно,

Тот

Метельный семнадцатый

Год,

Когда они

Разошлись?

 

Каждый пошел в свой

Дом

С ивами над прудом.

Видел луну

И клен,

Только не встретил

Он

Сердцу любимых

В нем.

 

Их было тридцать

Шесть.

В каждом кипела

Месть.

И каждый в октябрьский

Звон

Пошел на влюбленных

В трон,

Чтоб навсегда их

Сместь.

 

Быстро бегут

Дни.

Встретились вновь

Они.

У каждого новый

Дом.

В лежку живут лишь

В нем,

Очей загасив

Огни.

 

Тихий вечерний

Час.

Колокол бьет

Семь раз.

Месяц широк

И ал.

Тот, кто теперь

Задремал,

Уж не поднимет

Глаз.

 

Теплая синяя

Весь.

Всякие песни

Есть.

Над каждым своя

Звезда…

Мы же поем

Всегда:

Их было тридцать

Шесть.

 

Август 1924