За поёмами Улыбыша

Кружат облачные вентери .

Закурилася ковыльница

Подкопытною танагою.

 

Ой, не зымь лузга -заманница

Запоршила переточины ,—

Подымались злы татаровья

На зарайскую сторонушку.

 

Не ждала Рязань, не чуяла

А и той разбойной допоти ,

Под фатой варяжьей засынькой

Коротала ночку темную.

 

Не совиный ух защурился,

И не волчья пасть оскалилась,—

То Батый с холма Чурилкова

Показал орде на зарево.

 

Как взглянули звезды-ласточки,

Загадали думу-полымя:

Чтой-то Русь захолынулася ,

Аль не слышит лязгу бранного?

 

Щебетнули звезды месяцу:

«Ой ты, желтое ягнятище!

Ты не мни траву небесную,

Перестань бодаться с тучами.

 

Подыми-ка глазы-уголья

На рязанскую сторонушку

Да позарься в кутомарине,

Что там движется-колышется?»

 

Как взглянул тут месяц с привязи,

А ин жвачка зубы вытерпла,

Поперхнулся с перепужины

И на землю кровью кашлянул.

 

Ой, текут кровя сугорами,

Стонут пасишные пажити ,

Разыгрались злы татаровья,

Кровь полониками  черпают.

 

Впереди сам хан на выпячи

На коне сидит улыбисто

И жует, слюнявя бороду,

Кус подохлой кобылятины.

 

Говорит он псиным голосом:

«Ой ли, титники братанове,

Не пора ль нам с пира-пображни

Настремнить коней в Московию?»

 

 

 

От Ольшан до Швивой Заводи

Знают песни про Евпатия .

Их поют от белой вызнати

До холопного сермяжника.

 

Хоть и много песен сложено,

Да ни слову не уважено,

Не сочесть похвал той удали,

Не ославить смелой доблести.

 

Вились кудри у Евпатия,

В три ряда на плечи падали.

За гленищем ножик сеченый

Подпирал колено белое.

 

Как держал он кузню-крыницу,

Лошадей ковал да бражничал,

Да пешнёвые угорины

Двумя пальцами вытягивал.

 

Много лонешнего смолота

В закромах его затулено .

Не один рукав молодушек,

Утираясь, продырявился.

 

Да не любы, вишь, удалому

Эти всхлипы серых журушек,

А мила ему зазнобушка,

Что ль рязанская сторонушка.

 

 

 

Ой, не совы плачут полночью,—

За Коломной бабы хныкают,

В хомутах и наколодниках

Повели мужей татаровья.

 

Свищут потные погонщики,

Подгоняют полонянников,

По пыжну путю -дороженьке

Ставят вехами головушки.

 

Соходилися боярове,

Суд рядили, споры ладили,

Как смутить им силу вражию,

Соблюсти им Русь кондовую.

 

Снаряжали побегушника,

Уручали светлой грамотой:

«Ты беги, зови детинушку,

На усуду свет Евпатия».

 

Ой, не колоб в поле катится

На позыв колдуньи с Шехмина ,—

Проскакал ездок на Пилево,

Да назад опять ворочает.

 

На полях рязанских светится

Березняк при блеске месяца,

Освещая путь-дороженьку

От Ольшан до Швивой Заводи.

 

Прискакал ездок к Евпатию,

Вынул вязевую грамоту:

«Ой ты, лазушновый  баторе ,

Выручай ты Русь от лихости!»

 

 

 

У Палаги-шинкачерихи

На меду вино развожено,

Кумачовые кумашницы

Рушниками занавешаны.

 

Соходилися товарищи

Свет хороброго Евпатия,

Над сивухой думы думали,

Запивали думы брагою.

 

Говорил Евпатий бражникам:

«Ой ли, други закадычные,

Вы не пейте зелена вина,

Не губите сметку русскую.

 

Зелено вино — мыслям пагуба,

Телесам оно — что коса траве,

Налетят на вас злые вороги

И развеют вас по соломинке!»

 

 

 

Не заря течет за Коломною,

Не пожар стоит над путиною —

Бьются соколы-дружинники,

Налетая на татаровье.

 

Всколыхнулось сердце Батыя:

Что случилось там, приключилося?

Не рязанцы ль встали мертвые

На побоище кроволитное?

 

А рязанцам стать —

Только спьяну спать;

Не в бою бы быть,

А в снопах лежать.

 

Скачет хан на бела батыря,

С губ бежит слюна капучая.

И не меч Евпатий вытянул,

А свеча в руках затеплилась.

 

Не березки-белоличушки

Из-под гоноби  подрублены —

Полегли соколья-дружники

Под татарскими насечками.

 

Возгово́рит лютый ханище:

«Ой ли, черти-куралесники,

Отешите череп батыря

Что ль на чашу на сивушную».

 

Уж он пьет не пьет, курвяжится,

Оглянётся да понюхает:

«А всего ты, сила русская,

На тыновье загодилася».

 

1912, 1925