Я посетил родимые места,

Ту сельщину,

Где жил мальчишкой,

Где каланчой с березовою вышкой

Взметнулась колокольня без креста.

 

Как много изменилось там,

В их бедном неприглядном быте.

Какое множество открытий

За мною следовало по пятам.

 

Отцовский дом

Не мог я распознать;

Приметный клен уж под окном не машет,

И на крылечке не сидит уж мать,

Кормя цыплят крупитчатою кашей.

 

Стара, должно быть, стала…

Да, стара.

Я с грустью озираюсь на окрестность:

Какая незнакомая мне местность:

 

Одна, как прежняя, белеется гора,

Да у горы

Высокий серый камень.

Здесь кладбище!

Подгнившие кресты,

Как будто в рукопашной мертвецы,

Застыли с распростертыми руками.

 

По тропке, опершись на подожок,

Идет старик, сметая пыль с бурьяна.

 

«Прохожий!

Укажи, дружок,

Где тут живет Есенина Татьяна ?»

 

«Татьяна… Гм…

Да вон за той избой.

А ты ей что?

Сродни?

Аль, может, сын пропащий?»

 

«Да, сын.

Но что, старик, с тобой?

Скажи мне,

Отчего ты так глядишь скорбяще?»

 

«Добро, мой внук,

Добро, что не узнал ты деда !..»

«Ах, дедушка, ужели это ты?»

 

И полилась печальная беседа

Слезами теплыми на пыльные цветы.

· · ·

 

«Тебе, пожалуй, скоро будет тридцать…

А мне уж девяносто…

Скоро в гроб.

Давно пора бы было воротиться»,—

Он говорит, а сам все морщит лоб.

 

«Да!.. Время!..

Ты не коммунист?»

«Нет!..»

«А сестры стали комсомолки.

Такая гадость! Просто удавись!

Вчера иконы выбросили с полки,

На церкви комиссар снял крест.

Теперь и Богу негде помолиться.

Уж я хожу украдкой нынче в лес,

Молюсь осинам…

Может, пригодится…

Пойдем домой —

Ты все увидишь сам».

 

И мы идем, топча межой кукольни .

Я улыбаюсь пашням и лесам,

А дед с тоской глядит на колокольню.

· · ·

· · ·

 

«Здорово, мать! Здорово!» —

И я опять тяну к глазам платок.

Тут разрыдаться может и корова,

Глядя на этот бедный уголок.

 

На стенке календарный Ленин.

Здесь жизнь сестер ,

Сестер, а не моя,—

Но все ж готов упасть я на колени,

Увидев вас, любимые края.

 

Пришли соседи…

Женщина с ребенком.

Уже никто меня не узнает.

По-байроновски наша собачонка

Меня встречала с лаем у ворот.

 

Ах, милый край!

Не тот ты стал,

Не тот.

Да уж и я, конечно, стал не прежний.

Чем мать и дед грустней и безнадежней,

Тем веселей сестры смеется рот.

 

Конечно, мне и Ленин не икона,

Я знаю мир…

Люблю мою семью…

Но отчего-то все-таки с поклоном

Сажусь на деревянную скамью.

 

«Ну, говори, сестра!»

 

И вот сестра разводит,

Раскрыв, как Библию, пузатый «Капитал»,

О Марксе,

Энгельсе…

Ни при какой погоде

Я этих книг, конечно, не читал.

 

И мне смешно,

Как шустрая девчонка

Меня во всем за шиворот берет…

· · ·

· · ·

По-байроновски наша собачонка

Меня встречала с лаем у ворот.

 

1 июня 1924